Дятловы горы
Во времена стародавние, на том месте, где стоит теперь Нижний Новгород, жил мордвин Скворец, друг и помощник Соловья-Разбойника, связанного Ильею Муромцем. Здесь он женился на 18-ти женах, которые родили ему 70 сыновей. Все они жили вместе, занимались скотоводством, пасли стада на горе и по вечерам гоняли их на водопой на Оку реку. Здесь же в ущельях горы обитал чародей Дятел, бывший также некогда в ладах с Соловьем.
Его спрашивал Скворец о будущей судьбе своих детей. Дятел отвечал: «Если дети твои будут жить мирно друг с другом, то долго будут владеть здешними местами; а если поссорятся, то будут покорены русскими, которые построят на устье Оки град каменн и крепок зело, зело, и не одолеют его силы вражеские».
В заключение Дятел просил Скворца о честном ему погребении. Умер чародей Дятел, и похоронил его Скворец на месте нынешнего Благовещенского монастыря; и прозвалось то место Дятловы горы.
Умер за ним и Скворец. Пред смертию он заповедал детям своим взаимное согласие и единодушие. Но потомки их, размножившись, стали враждовать между собою; и тогда св. Андрей Боголюбский изгнал их с устья Оки, а племянник его св. Юрий Всеволодович, построив Нижний Новгород, исполнил предсказание Дятла.
Мельников-Печерский, 1898, с. 420-421.
Про Ибрагимов городок
Мордвин Абрам, или Ибрагим, вышедший из-за реки Кудьмы, поселился при впадении Оки в Волгу, на Дятловых горах, покрытых тогда дремучим лесом. У него было четырнадцать сыновей и три дочери; для них построил он семнадцать домов на том самом месте, где ныне находится дом нижегородских архиереев.
Колония эта названа была Абрамовым, или Ибрагимовым городком, а сам Ибрагим будто бы был выбран от всех мордовских племен чем-то вроде правителя.
Когда Абрам заслышал о движении войск суздальских, муромских и рязанских, то принялся укреплять свой городок, в котором всех жителей было до пятисот человек, и обнес его тыном, валами и рвами. Укрепление это обхватывало с севера к югу все пространство от Коровьего взвоза, или нынешних домов купцов Коптева и Везломцева (находящихся невдалеке от Английского сада), до нынешнего Лыковского съезда, а с востока на запад — от Ковалихинского ручья до реки Почайны.
В этом укреплении Абрам устроил двое ворот: одни с южной стороны вала, широкие, с дубовыми створами, которые завалил землей, другие тайные, на севере, у самого Коровьего взвоза; а где должно было проходить воинство княжеское, поставил караулы.
Мстислав явился под Абрамовым городком с четырнадцатью тысячами (?) воинов и, не хотя проливать напрасно крови, а желая только покорности мордвы и приобретения земель их, вступил с Абрамом в переговоры, предлагая ему удалиться с Дятловых гор и признать над племенами мордовскими владычество князя суздальского.
Абрам отвечал, что как он не прирожденный владыка народа мордовского, а только выбранный правитель, то не может принять на себя никаких условий без согласия всего народа, почему и просил дать ему четыре года для сношений со всеми племенами мордовскими.
Мстислав дал ему срок для объявления решительного ответа вместо четырех лет — четыре дня.
Хитрый старик сумел воспользоваться и этим коротким временем: через тайные ворота свои он немедленно послал гонцов в ближайшие мордовские сельбища, требуя скорейшей помощи.
В две следующие за тем ночи вошло в укрепление, через те же тайные ворота, более 5000 человек мордвы, и прежде истечения срока, данного Мстиславом для ответа, Абрам велел открыть южные ворота и внезапно ударить на войска великокняжеские.
Но и эта отчаянная решимость не принесла мордве никакой пользы: Абрам пал в битве со всеми своими сподвижниками, городок был разграблен и сожжен, и оставшиеся в нем жители перебиты.
Мстислав здесь оставил тысячу человек конных ратников, заповедав им жить около Абрамова городища, а отнюдь не в самом городище; а почему так приказал, легенда не объясняет. Между тем мордва, узнав о погибели Абрама и его сподвижников, взволновалась и замыслила мщение; суздальцы, поселившиеся у Абрамова городища, были обречены ею на смерть; шесть тысяч человек мордвы двинулись на них с тем, чтобы сделать внезапное нападение.
Но суздальцы, жившие уже у Абрамова городища около года, имели также и друзей между ближайшей мордвой, и эти друзья, изменив своим единоплеменникам, уведомили суздальцев о предстоящей опасности.
Воины княжеские, видя, что одна отчаянная храбрость может спасти их от гибели, решились предупредить мордву, сели на коней и бросились навстречу неприятелю вшестеро сильнейшему.
Верстах в десяти от Нижнего, на нынешнем рязанском тракте, около того места, где ныне стоит деревня Новая. Они, встретя пешую мордву, ударили на нее и пробились через смятенные массы неприятеля без потери, и поскакали Березопольем к Боголюбову.
Мордва преследовала их далеко, но будучи плохо вооружена и без коней, не посмела напасть на них.
Храмцовский, 1998, с. 21-23.
Почайна
Давно сказал один святой человек, родом из Нижнего, что последние времена будут тогда, как в Нижнем будет великое торжище. Суеверные видят в ярмарке исполнение этого пророчества. А конец Нижнего Новгорода будет следующий: есть в Нижнем подле крепости маленький ручеек; он течет по оврагам и близ Никольской церкви впадает в Волгу. Зовут его Почайной, и говорят, что Юрий Всеволодович, основатель Нижнего Новгорода, назвал так этот ручей, будучи поражен сходством местоположения Нижегородского с местоположением Киевским. В том месте, где Почайна берет свое начало, есть большой камень, на котором прежде было что-то написано, но теперь уже стерлось. От этого камня зависит будто судьба Нижнего Новгорода: в последнее время он сдвинется с места; из под него выступит вода и потопит весь Нижний.
Мельников-Печерский, 1898, с. 424.
Гремячий ключ
Было это в Нижнем Новгороде. Еще в ту пору, как русская земля была под татарами, тогда, когда проходил в орду басурманскую святитель Христов Алексий, митрополит Московский. Проходил чудотворец свой путь не во славе, не в почести, не в своем святительском величии, а во смиренном образе бедного странника. Подошел святитель к городу, перевозчики его и не приняли. Перевезти через реку не восхотели, видя, что с такого убогого человека взять им нечего. Невидимо мирским очам, на речные струи быстрыя распростер чудотворец свою мантию и на той мантии переехал на другую сторону. А там на берегу бабы белье мыли, попросил у них святой муж милостыньки, они его вальками избили до крови. Подошел святой муж к горе Набережной, в небесах гром возгремел, и пала на ту гору молонья палючая, из той горы водный источник струю пустил светлую.
У того родника чудотворного укрухом черствого хлеба святитель потрапезовал, благодатною водицею увлажил пересохшие уста свои. И прозвалась та гора Гремячею, и тот источник до сего дня течет. Хоть и видели злые люди божье знаменье, но тут свята мужа не могли познать — не честью согнали его со источника, и много над ним в безумии своем глумилися. Искал святитель ночлега, ночь ночевать, ходил от дома к дому. На ночь нигде его не приняли. И тогда возмутилась его душа, воззрев на каменные стены кремлевские, таково заклятье изрек: «Город каменный, люди железные!»
Усов, 1947.
Проклятие Нижнего Новгорода
Жил святой Макарий в Муроме, и стал ему являться бес в образе женщины. Сподвижники Макария, нимало не медля, прогнали его от себя. Макарий сел на большой камень, бывший на берегу Оки, и поплыл вниз подобно Антонию Римлянину, который тоже плавал на камне. Плыл святой Макарий вниз по реке по Оке, плыл вниз до самого Нижнего и пристал здесь на речке Почайне.
Вышел он на берег, но жители его не приняли. Не понравился почему-то Макарий нижегородским бабам, стиравшим здесь в ту пору белье, и прогнали они его от Нижнего руготнею да вальками.
— Будь же проклят этот город, — сказал Макарий, — пусть эта речка во время светопреставления станет большой рекой и потопит город! Потом святой Макарий сел опять на камень и поплыл вниз по Волге к нынешнему Макарьеву.
Нижегородские губернские ведомости, 1861, № 23.
Коромыслова башня
Три дня стояли под Нижним разбойники-татары; все православные заперлись в кремле. И на новую-то стену надеялись, и татар-то боялись, никто не смел выйти за ворота кремлевские.
Была тогда в городе одна девица-красавица; имени и отечества ее не помнят. Понадобилось ей за водой сходить на Почайну-реку; не хотелось, видно, пить колодезной. Вот взяла она ведра на коромысел, а коромысел тот был железный, два пуда весом. И пошла она, девица, за город на Почайну-реку.
Татары заметили ее возле башни и, кто их знает, в полон ли хотели взять, красоте ли ее позавидовали, только кинулись все на нее опрометью.
Вот она, видя беду неминучую, поставила ведра на землю, помолясь на соборы нижегородские и взяв коромысел в руки, дожидалась первого татарина. Подходили к ней татары не по одному, не по два, а целыми сотнями: и всех тех татар девица уложила возле башни спать непробудным сном. Уж этих татар она била-била, а все еще их много было.
Одолели наконец они девицу, изрубили ее в мелкие куски и похоронили у башни вместе с коромыслом ее. Князья же татарские Сеит, да Булат, да Качелей подумали-погадали — да и решили от Нижнего убраться подобру-поздорову.
— Если бабы в Нижнем такие сильные, — говорили они, — что же нам будет, если ратные люди на нас выступят?
Вот отчего та башня зовется Коромысловой: возле нее было это побоище.
Мельников-Печерский, 1898, с. 423.
* * *
В Нижнем Новгороде начали каменщики строить кремль. Работали они первый день и ушли домой. На следующий день утром пришли и увидели, что все сделанное ими развалилось. Удивились каменщики, покачали головами, но продолжили работу. А на другой день увидели снова все развалившимся. Решили каменщики обратиться к старикам за советом. И старики сказали: чтобы кремль был крепким, долговечным и не взяла бы его вражеская сила, надо построить его на крови первого подошедшего к месту постройки живого существа.
Неподалеку от места, где строился кремль, жил посадский человек. И была у него молодая жена — красавица Алена, которая ждала ребенка. В то утро вышла Алена рано утром по воду на речку Почайну. Взяла она ведра и коромысло, спустилась к речке, набрала полные ведра и стала подниматься с ними на крутую гору. И увидела Алена, что около места постройки кремля стоят люди и чего-то ждут. Подошла Алена к строителям. Взмахнул рукой седобородый боярин. Схватили Алену люди и замуровали ее живой под основание башни. Вместе с ней положили туда и ведра с коромыслом. С тех пор и стала называться башня Коромысловой. А муж Алены, узнав о страшной смерти жены, покончил с собой — бросился в Волгу.
Кирьянов, 1968, с. 79.
Помощь пленных литовцев в обороне Нижнего Новгорода
В 1505 году Махмет-Аминь, данник Иоанна, попытался возвратить себе и царству своему полную независимость, и начал с того, что 24 июня ограбил и перерезал русских купцов, бывших в Казани на ярмарке. А потом двинулся на Нижний. Иоанн, узнав об измене хана казанского, послал против него сто тысяч ратников; но воеводы, предводительствовавшие ими, рассудили не идти далее Мурома.
Между тем Махмет-Аминь, опустошив области нижегородские, явился под Нижним Новгородом 4 сентября с 40 000 татар и 20 000 ногайцев, приведенных к нему на помощь шурином его, мирзой ногайским.
В то время воеводой в Нижнем Новгороде был прославившийся впоследствии Хабар Симский, молодой и отважный, готовый встретить опасности всякого рода лицом к лицу, с тем вместе военачальник благоразумный, вполне знавший военную науку своего времени; но у него не было средств отразить полчища Махмет-Аминя.
Имея пушки и порох, которые с пользой можно бы употребить против осаждающих, Хабар Симский не имел людей, умевших действовать ими: русские тогда еще не знали, как надо управляться с артиллерией. Ратников у него было мало; горожане, «страшливые люди», как говорит летописец, доказали на неудачных вылазках против татар свою неспособность к ратному делу; о войске же, посланном Иоанном, не было слуху, и Хабар Симский терял уже надежду спасти Нижний. Сентября 7-го Махмет-Аминь предположил сделать решительное нападение на Нижний, — и в это-то время кому-то из русских пришло на мысль, что в городских темницах сидят «огненные стрельцы литовские, глаголемые жолнырями».
В пять лет плена и заключения в тюрьме много уже погибло литовцев — в 1506 году их было уже только 300 человек, в том числе двенадцать воевод. Симский приказал выпустить их из душных ям, где заживо они были погребены, и обещал им свободу, если они помогут спасти Нижний.
Измученные всеми страданиями тяжкого плена и еще тягчайшего заточения, литовцы согласились за цену свободы защитить врагов своих и немедленно принялись за дело: они втащили на стены Тверской цитадели пушки — пушки эти были им родные, литовские, также отбитые русскими при Ведроше, — и навели их на стан неприятельский.
В это самое время Махмет-Аминь и шурин его, стоя с своим войском за рекой Почайной, на противоположной возвышенности Тверской цитадели, окончательно распоряжались приступом и старались вдохнуть в своих ратников мужество, обещая им богатую добычу в городе… И еще час-два — и Нижний испытал бы то же, что испытал в 1377, 1379, 1408 и 1445 годах.
Но раздался первый пушечный выстрел, направленный искусной рукою Феди Литвича на стан Махмет-Аминя, — и мирза ногайский, пораженный ядром в самую грудь, упал мертвый. Ужас объял осаждающих, особенно ногайцев: они, по слову летописца, «возмутились аки птичьи стада», не хотели биться с русскими; казанцы восстали на них, и между ними закипела резня, а Федя Литвич и его товарищи выстрел за выстрелом метали в толпы беснующихся татар и ногаев и поражали их.
Смущенный Махмет-Аминь отступил от Нижнего Новгорода […]
Хабар Симский, со свойственным ему великодушием и щедростью, сверх возвращения литовцам свободы богато одарил их. Некоторые из них ушли на родину, но многие остались в Нижнем, разумеется, по собственному желанию, и впоследствии, смешавшись с русскими, так сказать, обрусели.
В память огненного стреляния, спасшего Нижний от татар и ногаев, отчасти сходного с молнией и громом, нижегородцы соорудили церковь на том самом месте, где пал шурин Махмет-Аминя, и посвятили ее святому пророку Илье как властителю грома и молнии. Храмцовский, 1998, с. 71-72.
Ошара
Ошарская площадь невелика и невымощена; на ней есть несколько лавок, трактир, ренсковый погреб и питейный дом.
До 1855 года этот питейный дом стоял посреди площади и исстари носил название Ошары. От него и самая площадь, и улица называются Ошарскими. Вероятно, этому питейному дому дано такое резкое название русской сметкой, умеющей верно характеризовать все и всех, собственно потому, что во времена оны около него артисты своего складу ошаривали карманы подгулявших его посетителей; что было очень удобно: здесь был уже конец города, как говорится, пустоплесье.
Ныне дом, занимаемый прежде Ошарой, сломан…
Храмцовский, 1998, с. 196.
Мастер-чародей
Рассказывали в былое время, что церковь Рождества Богородицы, которая на Нижнем базаре находится и по-другому еще Строгановской называется, строил не простой человек, а чародей. Будто бы богатей Григорий Строганов где-то встретил человека, разговорился с ним и сказал ему о своем желании построить в Нижнем Новгороде необыкновенный храм. Он хотел иметь его таким, чтобы нигде в России не было церкви, подобной Строгановской.
Человек этот обещал помочь Строганову.И вот один раз к нему явился невзрачный мужичок и заявил, что он и есть тот самый строитель, которого ищет Григорий Строганов. Договорились они о цене, о материале и месте, где строить церковь. Начал тот мужичок строить, и, говорят, дело у него очень споро пошло…
Вскоре храм был выстроен, и оказался он таким удачным, что все залюбовались им. И действительно, уж очень хорошей да нарядной получилась эта церковь, не только в Нижнем, но и в других городах, казалось, не было такой.
Довольный постройкой, Строганов позвал к себе мастера и, похвалив за работу, поинтересовался, сумеет ли тот сделать храм лучше только что возведенного. Мужичок подумал, хитро подмигнул богачу и сказал, что сумеет построить и получше.Ответ взбесил Строганова, и он немедленно приказал слугам схватить мастера и тут же выколоть ему глаза.
Услышав это, мастер побежал. Он решил спрятаться от преследовавших его людей в храме. Те бросились за ним. Он быстро стал карабкаться на колокольню. Слуги не отставали от него и готовы были схватить. Тогда мастер залез под самый крест. Прихожане заметили его. У церкви собралась большая толпа. В это время слуги уже подбирались к нему…
И здесь случилось чудо: мастер-чародей превратился в ворона, взмахнул крыльями, полетел за Волгу и скрылся из глаз.
Записал в р.п. Макарьево от Александра Андреевича Амбарова (1887 г.р.) в 1965 году В.Н. Морохин. Морохин, 1971, с. 73-74.
О строителе Строгановской церкви
Когда строительство Рождественской, или, как ее еще называют, Строгановской, церкви было закончено, заказавший ее Григорий Строганов, один из богатейших и влиятельных вельмож, крепко поссорился с мастером-итальянцем, возводившим святой храм.
Желая показать свое всесилие, Строганов вгорячах приказал запереть мастера под крепкий караул в своем гордеевском имении. Сам же с того дня заболел и находился несколько дней без памяти. Когда же по выздоровлении Строганов вспомнил об арестованном итальянце, то оказалось, что тот за это время сошел с ума.
Чтобы скрыть это дело, Строганов тайно отправил заболевшего итальянца на один из своих заводов на Урале, где тот впоследствии и умер.
Усов, 1947.
Об иконах Строгановской церкви
Об иконах Спасителя и Богоматери, находящихся в церкви, тоже сохранилась легенда: их писал будто бы художник Каравак, по заказу Петра Великого, для Петропавловского собора в Петербурге; в отсутствие Петра, бывшего за границей, увидал их тот же Г.Д. Строгонов и пристал к Караваку с просьбой уступить их ему, а по заказу государя, к его приезде, написать другие, на что художник и согласился, конечно, не даром. Другой написанный им для Петра экземпляр икон был хуже. Бывши в Нижнем в 1722 году и остановившись в доме Строгонова, Петр посетил и церковь его, заметил иконы, писанные Караваком, узнал их, так как видел в Петербурге их эскизы до отъезда за границу, и до исследования дела велел запечатать церковь. Конца легенды нет, но положительно однако известно, что церковь действительно была запечатана в 1722 и открыта только при Екатерине I в 1727 году
Гациский, 2001, с. 150.
Дело Осокиной
Купец Осокин во второй половине позапрошлого столетия был одним из богатейших людей в Нижнем, где жил на Панской улице (около нынешних пароходных конторок) в собственном большом доме. Семейство его состояло из жены и красавицы дочери, в которой он души не чаял. По своим понятиям о счастье своей дочери он частенько спроваживал орду засылаемых к нему по временам свах, рассчитывая дождаться свахи от такого же богача, как он сам. Но как часто бывает, что понятие о счастье, составляемое родителями, не сходится с такими же понятиями, составляемыми их детьми, так и на этот раз дочь склонилась на любовь какого-то бедняги, богатого всем, кроме казны.
«Вечно юная история» разрослась в тайные свидания молодых, устраивавшиеся при помощи нянюшки молодой девушки во время частых выездов родителей в гости в подгородное их имение.
Однажды влюбленные заболтались долее обыкновенного, а старая няня, задремавши, прозевала приезд стариков-большаков. Дело было к ночи. Деваться доброму молодцу было некуда: ход из светелки молодой Осокиной был один, а старик-отец имел обыкновение заходить к дочери благословить ее на сон грядущий. Нянюшка придумала спрятать молодого человека под пуховик. Так растерявшиеся женщины и сделали. Спрятали молодца, а тут вошел в светелку Осокин.
Ничего не заметив, он почему-то особенно долго проговорил с дочерью. По уходе его трепетавшие от страха дочь и воспитательница ее облегченно перевели дух и кинулись к кровати… Когда они подняли пуховик, то увидели труп: молодой человек задохнулся под ним. Что делать?
Старая няня нашлась и тут: она уговорила молодого батрака, жившего у Осокина, стащить труп в Волгу, за двадцать рублей, сумму по тогдашнему времени, особенно для батрака-голяка, весьма внушительную. Деньги эти нашлись у молодой Осокиной очень легко, потому что отец ее часто дарил большими подарками…
Затем случилось то, что нередко в таких обстоятельствах случается. Такие дела на юридическом языке именуются ни чем иным, как шантажом. Батрак, которому никогда, может быть, не снилось такое богатство, как двадцать рублей, изрядно закутил. Прогуляв полученные деньги, он попросил прибавки. Осокина-младшая не имела силы отказать. Батрак закутил еще пуще и снова явился за деньгами. Он требовал их уже настойчиво и грозил оглаской ночной тайны.
Так продолжалось, пожалуй, с год. Осокина передала своему мучителю не только все свои деньги, но и все имевшиеся у нее перстни, жемчуга и другие драгоценности. Всего этого было мало увлекшемуся «самопомощью» батраку. Он потребовал, чтобы Осокина воровала деньги у отца и, наконец, предложил ей себя взамен погибшего милого…
Девушка, боясь отца, суда, казни, публичного мирского позора, и тут не устояла…
Между тем старик Осокин, заметив разгульную жизнь батрака, прогнал его из своего дома.
Один раз случилось, что разгулявшийся батрак вздумал угостить своих деревенских земляков, приехавших в город на базар. Снова вымучив денег у своей жертвы, он закатился с земляками в «Облупу» — кабак на выезде из города, не доходя до Покровской дамбы, где тогда находилась застава.
Когда парень шибко раскрутился и стал погромыхивать серебряными рублями, как медными полушками, товарищи его начали над ним подтрунивать.
— Уж не сам ли ты целковые мастеришь? — осаждали они его.
Крепко подвыпивши, он стал «куражиться» и брякнул, что живет с дочерью своего бывшего хозяина. Земляки не верили и этим еще более его подзадоривали. Парень горячился и начал бахвалиться:
— Коли прикажу я этой Осокиной, так она сама сюда приволочется и угощать нас тут станет…
Земляки расхохотались еще пуще, и взбешенный ловелас послал кабачного мальчика-подносчика к Осокиной со своей рукавицей, которую та очень хорошо знала как несомненного «предъявителя».
И вот Осокина, дочь гордого и знатного нижегородского богача, явилась в кабак, смутив немало целовальника и всю пьяную компанию.
— Угощай меня!.. Целуй меня!.. Целуй мою руку!.. Целуй ногу!.. Угощай приятелей!.. Кланяйся всем в ножки!.. Пляши!.. — ломаясь, сыпал одно приказание за другим герой затянувшейся попойки.
И когда дело дошло до грубого требования плясать, Осокина отчаянно крикнула:
— Выпить сперва надо! — и, осушив, не сморгнув, косушку, пустилась в пляс под веселый звон балалайки, на которой бойко «наяривал» мальчик-подносчик.
Понатешивши своей пляской пьяную компанию, Осокина подсела к своему «милому», обняла его и стала крепко целовать, подливая ему и его землякам шкалик за шкаликом вина. К полуночи она споила не только самого «заводчика» и его приятелей, но и целовальника с мальчиком-подносчиком. Сама же она была, как говорят, «ни в одном глазе», хотя тоже выпила немало… Но она была пьяна накипевшей жаждой мщения, злобной страстью доведенной до отчаяния жертвы.
Когда все свалились и захрапели, в руках молодой Осокиной заиграли нож и пламя… «Облупа» вспыхнула как факел!..
На зарево сбежался народ. Люди стали гасить пожар, охвативший кабак, и, конечно, никто и не подозревал, что в огне горят семь трупов, уложенных Осокиной…
Все, как говорится, было бы «шито и крыто», если бы Осокина смогла быстро уйти от пылавшей «Облупы». Но силы покинули ее. Страдания от ужасной драмы, происшедшей под пуховиком, затем грубое унижение и позор и, наконец, убийство этой страшной ночи окончательно надломили нервы молодого организма. Осокина помешалась и сама раскрыла тайну происходящих событий собравшимся на пожар людям…
Начался суд, который затянулся надолго. Ее приговорили к кнуту и каторге.
Но помешательство Осокиной было таким, что она временами приходила в себя, и в ее сознании наступало просветление. Сидя в остроге, в ожидании исполнения приговора, замедлявшегося ее болезненным состоянием, Осокина бывала и в состоянии полного рассудка.
Будучи в 1767 году в Нижнем Новгороде, императрица Екатерина II, по-видимому, от принимавшего участие в судьбе Осокиной губернатора Аршеневского услышала эту печальную повесть и пожелала видеть несчастную.
Осокина была приведена к царице в незадолго до этого отстроенный архиерейский дом, в котором тогда остановилась Екатерина II. К счастью Осокиной, она на этот раз была в полном рассудке. Императрица приказала снять с нее кандалы и выйти всем бывшим в зале. Наедине, ободренная лаской царицы, Осокина откровенно рассказала ей всю подноготную о себе… Человек в Екатерине II понял человека, женщина — женщину, и Осокина была освобождена от всякого наказания. По совету царицы она поступила в Нижнем в женский монастырь, где, вероятно, и померла.
Гациский, 2001, с. 76-78.
О Павле Первом
В 1798 году Нижний был два раза посещен императором Павлом Петровичем, во время его путешествия по России с великими князьями Александром и Константином Павловичами. Старожилы рассказывают при этом следующий анекдот: император въезжал в Нижний московской заставой, которая находилась тогда в конце тогдашней Большой Покровки, где теперь Покровская дамба. Здесь через овраг был перекинут мост, а подле него стоял шлагбаум, у которого ожидало императора городское начальство, дворянство и купечество. Комендант Нижнего Рейхенберг с аккуратностью истого немца приказал опустить шлагбаум, и экипажи остановились на мосту. Окружавшие Рейхенберга ужаснулись, полагая, что это разгневает государя; но Рейхенберг, приняв позицию, приличную коменданту пограничного военного поста, громко закричал: «Кто едет»?.. Государь, изумленный остановкой и окликом, выглянул из экипажа и, увидев Рейхенберга, стоящего в воинственной позе у шлагбаума, отвечал, улыбаясь: «Солдат»! Смелость и аккуратность Рейхенберга так понравились императору, что он поздравил его с чином подполковника, а на другой день наградил его орденом Анны 4-ой степени на шпагу.
Гациский, 2001, с. 46.
Водоход Кулибина
Один старый речник еще в пору моей юности, а мне уже восьмой десяток идет, рассказывал, что его дед, а скорее всего — прадед плавал по реке на судне, которое сам Иван Петрович Кулибин соорудил. Его, если можно так назвать, пароход, а вернее говорить — водоход, двигался по воде не при помощи пара, как это делается сейчас, а силой самой реки. Вместо паровой машины, которая крутит колеса или, там, винт теперешних судов, Кулибин крепил на колесном валу два длинных каната, а на их концах привязывал якоря. Эти якоря попеременно завозились на лодке вперед судна и спускались на речное дно. А потом пускались в дело опущенные в воду колеса с особыми лопатками по краям. Эти колеса течением реки сами поворачивали вал, на который они были насажены. Ну, а вал, крутясь от потока воды, наматывал канат и им-то судно и тянулось вперед. Когда водоход доплывал до опущенного в воду якоря, второй якорь, так же, как и первый, завозился вперед, после чего второй канат наматывался на вал, сохраняя ту же скорость, которая была получена судном при наматывании первого каната.
Конечно, быстрота движения водохода, придуманного Кулибиным, была небольшой, но ведь и барки, что тащили бурлаки бечевой, шли по реке также медленно. Однако здесь тяжелый труд человека заменялся даровой силой течения. А в этом был ой какой прок для рода людского!
Записал в р.п. Октябрьский (ныне г. Бор) от П.Г. Овчинникова (1884 г.р.) в 1965 году В.Н. Морохин. Морохин, 2002, с. 150.
